Джоель-Питер Уиткин – это человек, которого можно назвать безумцем в мире искусства даже несмотря на то, что у него великолепное классическое образование скульптора. Он не работает по профессии и не придерживается рамок, он – вольный фотограф и делает то, что ему заблагорассудится. Магистр изящных искусство Уиткин родился 13 сентября 1939 года в Бруклине (Нью-Йорк, США), поэтому по несложным расчётам ему уже 72 года, но тема смерти волновала его как в молодости, так и старости. Моделей для своих фотографий Джоель-Питер находит в моргах, домах престарелых, на улицах, а иногда по объявлениям в Интернете. Среди моделей только калеки, гермафродиты, инвалиды, андрогины, трансвеститы, а также человеческие трупы.
Создавая свои фотографии, он сам до конца не понимает кто он – психопат с отличным эстетическим вкусом или же потрясающе здоровый человек. По словам фотографа, он заинтересовался необычными людьми и трупами, когда в далёком детстве увидел как во время автокатастрофы маленькой девочке оторвало голову. Он понял, что жизнь и смерть всегда ходят рядом и не замечать вторую не стоит. Также на фотографа повлияли трудности в семье, связанные с разрывом родителей. Считать ли его сатанистом или же превозглашать гением – решать каждому самостоятельно, ведь не все категорически отрицательно относятся к его устрашающим и отвращающим работам.
Помимо меня, — говорит Уиткин, — у отца было и четверо «законных» сыновей. Все они стали стекольщиками, и мне приходилось помогать им в работе. Прежде, чем вставлять новые стекла, старые нужно было выколачивать из рам. Так что моя работа состояла в том, что я бил стекла. Конечно, у нас тогда не было ни защитных очков, ни других средств безопасности. В результате через пару часов работы один из осколков попал мне в глаз. Отец вытащил его. Помню его огромные руки. Спичкой он отогнул мне ресницы – его руки пахли оконной замазкой, табаком и грязью – и вытащил осколок, засевший в глазу и причинявший мне невыносимую боль. Но это был единственный раз, когда мы с ним близко общались, если не считать тех случаев, когда он приходил к нам поговорить с моей матерью. Обычно они говорили о деньгах и тому подобных вещах – ему приходилось платить алименты. Впоследствии он заходил еще, и показывал принесенные с собой странные фотографии.
Отец подзывал меня и показывал вырезки из журналов Life и Look, Daily mirror, News (он не читал New York Times). Мне тогда было что-то около пяти лет, и, когда он показывал мне эти снимки, я понимал — он хотел сказать мне, что, хотя сам не способен создать что-нибудь подобное, но, возможно, он сможет косвенно поучаствовать в этом с моей помощью. Я смотрел на него молча, но мы оба знали, что я постараюсь.
Когда я работал над Glass Man, я остался в Мехико на 4 дня сверх запланированного срока, потому что в морг не поступало тел, подходящих для моих съемок. Когда привозят найденные на улицах трупы, иногда возникают сомнения относительно причины смерти. Случается, уличных бродяг находят спустя несколько дней после смерти, и тогда очень сложно выяснить, что случилось.
По-моему, фотография способна оказывать столь сильное влияние на людей потому, что в отличие от других визуальных искусств, например, телевидения или кино, изображение на фотографии неподвижно. Мне кажется, человек становится фотографом, потому что хочет охватить весь мир и сжать его в один неподвижный образ. Подобно тому, как некто, желающий сообщить что-то важное, хватает вас в охапку и держит, смотря вам в лицо. Отсюда и сила застывшего на снимке изображения.
Водители, работающие в морге, каждый день совершают выезды, чтобы забирать трупы. Найденное тело просто кидают в машину лицом вниз, нос при этом ломается. В машину влезает около шести трупов, они лежат друг на друге, некоторые из них уже раздуты. По возвращении их вытаскивают, записывают особые приметы, одежду снимают и уносят, записи архивируют.
Я находился в помещении с мертвецом. Я подпираю его, вкладываю рыбу ему в руку, проверяю свет. Выпрямив его, я делаю несколько снимков, просто так, на всякий случай. Затем я готовлю тело к вскрытию. И вот, во время вскрытия, он начинает изменяться! Лежа на столе, он меняется. Я обращаюсь к переводчику – мексиканцу, умнейшему человеку, и оказывается, что он видел то же самое. Переводчик говорит «сейчас он предстоит перед судом. Прямо сейчас». Неожиданно оказывается, что лежащий человек – уже не прежний бродяга. С ним только что произошло какое-то превращение, пока он лежал на столе. Я говорю лаборанту: «Не надо смывать с него кровь по завершении вскрытия. Пусть остается».
Думаю, многие не осознают, что смерть для людей так же реальна, как и жизнь. Конечно, большинство сейчас не стоит на пороге смерти. И все же рано или поздно это событие произойдет. Появление тел в мертвецкой – закономерно.
Каждое мгновение мы совершаем выбор, принимаем решение. Я верю, что в каждом сердце есть свое понимание добра и зла, и наша задача найти свой путь и его конечную цель. Наша жизнь – просто испытание, и надо пройти его безупречно.
Seamus Heany, недавно получивший Нобелевскую премию по литературе, сказал: «цель искусства – добиться мира». Замечательное утверждение. Мы ходим в музеи и любуемся красивыми вещами потому, что в окружающем мире мало красоты. Для меня музеи – новые религиозные центры, или, если угодно, духовные центры для светских людей.
Есть великолепная история о путешественнике, шедшем по пустыне. Когда он шел, то неожиданно услышал впереди звон стали о камень. Подойдя ближе, он видит двух человек, на жаре обтесывающих камни. Он подходит к одному, очень и очень раздраженному, и спрашивает – что ты делаешь? – «Я обтесываю камни». Путешественник подходит к другому. Тот также колотит по камню, но совершенно спокоен. «Что ты делаешь?» — спрашивает у него путешественник. — «Я строю собор».
Мы рождаемся без одежды, и вообще-то должны жить также без одежды – не буквально, а в смысле открытости и честности. Я перевидал сотни людей, лежащих на столе в морге. Иногда среди них попадаются красивые женщины, которые и после смерти сохраняют свою красоту – и, сталкиваясь с этим, испытываешь потрясение. Такие вещи врезаются в память – раз за разом ты видишь человеческие останки, и понимаешь неизбежность такого финала человеческой жизни.
А вот и сам Джоель-Питер Уиткин:
Спасибо, поблевал ©
это великолепно! Это — искусство.
Спасибо.
Фотограф, безусловно, талантлив. Не думаю, что его целью было вызвать отвращение. Мне кажется, в работах передан тот момент восхищенного ужаса соприкосновения со смертью, когда ты завороженно не можешь оторвать взгляд, а мозг застыл в ступоре и еще не начал анализировать. Фотографии — визуализированное представление зыбкой границы между живым и мертвым, застывшее мгновение, в котором одновременно существует живое и не-живое. Персонажи, рассказывающие нам историю из-за грани, уже родившиеся в нашем сознании мертвыми.
Такое вот первое впечатление. Но я не маньяк, и в общем-то явными отклонениями психики не обладаю. И потому скажу так — фотографии завораживают. Персонажи на них, как персонажи вне-прошлого-и-будущего приковывают к себе внимание.
Но проблема в том, что на самом деле было и До и После. Они были живыми людьми. У них была и другая жизнь и другая история. И то, что сделал фотограф — это ужасно по отношению к ним. Это неприемлемо и бесчеловечно. И даже не потому, что использовал их останки, а потому, что насильно превратил их в то, что хотел, а они об этом никогда не узнают. И вот это действительно отвратительно.